Chapter twentieth. sabotage

Глава двадцатая.

Диверсия

Под словом «диверсия» обычно подразумевают такое нападение на неприятельскую территорию, посредством которого силы противника отвлекаются от важнейшего пункта. Лишь в тех случаях, когда основное намерение заключается именно в этом, а не в захвате объекта наступления, операция получает своеобразный характер; в противном же случае ее следует рассматривать как обычную атаку.

Понятно, что несмотря на это диверсия должна иметь все же объект нападения, так как только ценность этого объекта сможет заставить противника выделить часть войск для его защиты. Кроме того, если предприятие и не удастся как диверсия, то овладение подобным объектом должно являться возмещением затраченных на него сил.

Объектами диверсии могут быть: крепости, значительные склады или богатые большие города, особенно столицы, возможность сбора всякого рода контрибуций и, наконец, способствование восстанию недовольных подданных противника.

Что диверсии могут быть полезны — понять нетрудно, по несомненно они приносят пользу не всегда; иногда, напротив, они причиняют только вред. Первое требование к диверсии заключается в том, чтобы она оттянула от главного театра войны больше сил противника, чем мы сами употребили на диверсию. Если бы она отвлекла силы, по количеству только равные нашим, то действие собственно диверсии равнялось бы нулю, а она сама превратилась бы в наступление побочного характера. Вспомогательное наступление, предпринятое при благоприятной обстановке с целью небольшими силами достигнуть непропорционально крупных результатов, например, не затрачивая усилий, захватить важную крепость, — не может быть названо диверсией. Правда, ею часто называют нападение нового противника на государство, находящееся уже в войне, но такое наступление отличается от обычного лишь направлением удара, и потому нет оснований давать ему особое наименование, так как в теории особыми названиями следует обозначать лишь своеобразные явления.

Но для того, чтобы более слабые силы привлекли на себя более крупные, необходимо наличие особых обстоятельств, и потому какой-нибудь летучий отряд, высланный в неприятельский район, не затронутый еще войной, не соответствует назначению диверсии.

Если наступающий отправит небольшой отряд в 1000 человек в неприятельскую провинцию, лежащую вне главного театра войны, с целью собрать там контрибуцию и т.п., то, конечно, можно [506] ожидать, что противник будет не в состоянии воспрепятствовать этому намерению посылкой таких же 1000 человек и будет вынужден отрядить значительно большее количество своих войск, чтобы обеспечить провинцию от налетов. Но не может ли обороняющийся вместо защиты своей провинции восстановить нарушенное равновесие нападением на нашу, дабы ее подвергнуть той же участи? Следовательно, чтобы отсюда для нас получилось какое-нибудь преимущество, надо установить, что из провинции противника можно извлечь больше, чем из пашей, или что занятие ее угрожает более значительным интересам, чем занятие нашей. Если это так, то несомненно, даже очень слабая диверсия способна оттянуть на себя силы, несравненно большие затраченных нами на нее.

Однако по самой природе диверсии ее выгоды уменьшаются с ростом вводимых в дело масс, так как 50 000 человек могут с успехом защищать средних размеров провинцию не только против такого же количества нападающих войск, но и несколько большего. Таким образом, преимущество, получаемое при крупной диверсии, является чрезвычайно сомнительным; чем крупнее диверсия, тем благоприятнее для нее должны быть прочие обстоятельства, чтобы из нее получился какой-либо прок.

Этими обстоятельствами, способствующими диверсии, являются:

а) наличие вооруженных сил, которыми можно располагать для диверсии, не ослабляя главного наступления;

б) наличие у обороняющегося объектов, имеющих большую важность, которым можно угрожать при помощи диверсии;

в) недовольство подданных противника;

г) богатство провинции, могущее доставить значительные средства для войны.

Но если будут предприниматься лишь те диверсии, которые, будучи оценены с этих различных точек зрения, обещают успех, то окажется, что случаев для них представляется не слишком много.

К сказанному следует прибавить еще одно существенное замечание. Каждая диверсия подвергает бедствиям войны такую местность, которой без этого военные действия не коснулись бы; поэтому диверсия вызывает к жизни какие-то новые неприятельские силы, которые сами по себе оставались бы в покое; с этим приходится считаться особенно тогда, когда противник подготовил организацию милиции и народного ополчения. Вполне естественно и подтверждено опытом, что когда тот или иной район внезапно подвергается угрозе вторжения сил противника, а к обороне мер не принято, то все дельные чиновники, которые в нем окажутся, начнут изыскивать и претворять в действительность все мыслимые чрезвычайные мероприятия, способные предотвратить нависшую опасность. Таким путем здесь зарождаются новые силы для сопротивления, и притом в такой форме, которая напоминает народную войну и легко может ее вызвать.

Это обстоятельство должно быть учтено, дабы не выкопать себе самим могилы.

Экспедиции в Северную Голландию в 1799 г. и на остров Вальхерн в 1809 г. оправдываются с точки зрения диверсии только тем, что использовать иначе английские войска не было возможности; [507] однако не подлежит сомнению, что диверсии эти в результате увеличили сумму средств сопротивления французов и любая высадка в самой Франции вызвала бы аналогичные последствия. Конечно, угроза высадки на берегах Франции дает много выгод, нейтрализуя значительное количество войск, несущих службу береговой охраны, но сама высадка крупных сил найдет себе оправдание лишь в том случае, если можно рассчитывать на содействие населения какой-либо провинции против своего же правительства.

Чем меньше оснований ожидать на войне крупного решения, тем уместнее диверсии, но вместе с тем и полученный от них выигрыш будет меньше. При победных обстоятельствах диверсии явятся средством дать движение замирающей на месте массе.

Выполнение.

1. Диверсия может заключать в себе подлинное наступление; тогда выполнение ее не носит особого, только ей присущего характера, кроме емкости и быстроты.

2. Диверсия может поставить себе целью произвести более внушительное впечатление, чем то, которого она заслуживает; в этом случае она является одновременно и демонстрацией. Какие особые меры должны быть применены при этом, может подсказать лишь изворотливость ума, хорошо осведомленного об обстоятельствах и людях. При наличии такой цели, естественно, всегда имеет место значительная разброска сил.

3. Если силы довольно значительны, а отступление ограничено лишь некоторыми пунктами, то существенным условием является особый резерв, на который могло бы опереться ведение всей операции.

Глава двадцать первая.

Вторжение

То, что мы можем сказать по вопросу о вторжении, сводится почти исключительно к области терминологии. Это выражение встречается часто у новейших писателей, употребляющих его с какой-то претензией обозначить им некое особое явление. Французы постоянно говорят о guerre d'invasion{294}, называя так наступление далеко в глубь неприятельской страны, причем противопоставляют это наступление методическому, т.е. такому, которое лишь грызет края страны. Но все это лишь словесная путаница, притом далеко не философского характера. Останавливается ли наступление близ границы или проникает в глубь страны, стремится ли оно прежде всего к захвату крепостей или ищет и непрерывно преследует ядро неприятельских сил, [508] — все это зависит не от той или другой манеры{295}, а вытекает из обстановки. В некоторых случаях, несмотря на продвижение далеко вперед, воина ведется методичнее и даже осторожнее, чем тогда, когда медлят вблизи границы. В большинстве же случаев далекое вторжение не что иное, как счастливый результат энергично предпринятого наступления, от которого, следовательно, оно ничем не отличается.

Кульминационный пункт победы{296}

Не во всякой войне победитель в состоянии окончательно сокрушить своего противника. Часто, и даже в большинстве случаев, наступает кульминационный пункт победы. Опыт войны в достаточной мере указывает на это; но так как этот вопрос является особо важным для теории войны и ложится в основу почти всех планов кампаний, причем на его поверхности искрятся кажущиеся противоречия, как игра лучей в изменчивых красках, то взглянем на него пристальнее и вскроем его сущность.

Обычно источником победы является перевес суммы всех физических и моральных сил; победа бесспорно увеличивает этот перевес, иначе не добивались бы ее так и не покупали бы ее столь дорогой ценой. Безусловно, победа сама по себе усиливает этот перевес; это также относится и к ее последствиям, но не до самого конца, а лишь до известного пункта. Последний может находиться очень близко и иногда лежит так близко, что все последствия победоносного сражения сводятся лишь к усилению морального превосходства. Взаимная зависимость всего этого и будет служить предметом нашего исследования.

По мере хода военных действий вооруженные силы постоянно соприкасаются с одними элементами, наращивающими их, и с другими, умалшощими их. Вопрос сводится к тому, на стороне каких элементов окажется перевес. Всякое уменьшение сил одной стороны надо рассматривать как увеличение сил другой, и этот двойственный поток прилива и отлива имеет место как при продвижении вперед, так и при отходе назад.

Достаточно исследовать основную причину экого изменения в одном случае, чтобы тем самым решить вопрос и в другом.

Главные причины усиления наступающего при его продвижении вперед будут следующие:

1. Потери вооруженных сил обороняющегося, ибо обычно они превышают потери наступающего.

2. Обороняющийся терпит утрату своих мертвых средств борьбы: складов, депо, мостов и пр., между тем как наступающий этих потерь не знает. [509]

3. С момента занятия наступающим части областей противника последний теряет в них источник для содержания и пополнения своих боевых сил.

4. Частичное использование наступающим этих источников, иными словами, использование преимущества жить на счет противника.

5. Потери неприятельским государством внутренней связи и правильности функционирования всех его частей.

6. Союзники противника отступают от него, кое-кто из них присоединяется к наступающему. И наконец:

7. Уныние в рядах противника, которое может дойти до того, что оружие будет валиться у него из рук.

Причины ослабления при наступлении заключаются в следующем:

1. Наступающий вынужден осаждать, штурмовать или наблюдать за неприятельскими крепостями, возможно, что противник до одержанной над ним победы проделывал все это по отношению к нашим крепостям, но при отступлении он отзывает к себе все выделенные с этой целью силы.

2. С момента вступления на территорию противника изменяются условия театра войны; он становится враждебным нам, приходится им овладевать, так как он принадлежит нам лишь постольку, поскольку мы заняли его; но и занятый нами, затрудняет повсюду работу всего механизма нашей армии, что несомненно, ведет к ослаблению его действия.

3. Наступая, мы удаляемся от источников нашего снабжения, между тем как противник приближается к своим, отсюда задержка в пополнении израсходованных сил.

4. Угроза неприятельскому государству нередко побуждает другие государства выступить на его защиту. И наконец:

5. Увеличение опасности вызывает рост усилий противника, тогда как усилия побеждающего государства ослабевают.

Все эти выгоды и невыгоды могут соприкасаться, сталкиваться и затем продолжать свой путь совместно. Лишь упомянутые последними{297} противостоят друг другу как подлинные антитезы и при встрече одна с другой разойтись не могут и друг друга взаимно исключают. Уже это одно показывает, каш бесконечно разнородны могут быть последствия победы в зависимости от того, ошеломит ли она противника или, наоборот, побудит его к новым, еще более напряженным усилиям.

Мы попытаемся охарактеризовать в нескольких словах каждый перечисленный раздел.

1. Потери неприятельских вооруженных сил могут быть намного значительнее наших в первый момент после понесенного ими поражения, а затем с каждым днем они будут постепенно уменьшаться, пока не [510] достигнут равновесия с нашими потерями, но они могут точно так же возрастать с каждым днем в нарастающей прогрессии. Решающим фактором явится различие в положении и обстоятельствах. Обычно первое явление наблюдается у хорошей армии, а второе — у плохой, в этих случаях наряду с духом армии решимость правительства играет исключительную роль. На войне крайне важно различать оба этих случая, дабы не останавливаться там, где как раз надо бы начать действовать, и наоборот.

2. Точно так же потери противника мертвыми средствами борьбы могут возрастать и уменьшаться, это находится в зависимости от местоположения и состояния его складов. Впрочем, в наше время подобные потери не имеют по сравнению с другими крупного значения{298}.

3. Третья выгода должна, естественно, расти по мере продвижения вперед, более того, она вообще начинает играть известную роль лишь с того момента, когда мы далеко проникаем в глубь неприятельской страны, т.е. когда позади нас остается от одной четверти до трети его территории. Впрочем, в данном случае надо учитывать внутреннюю ценность данного района в военном отношении.

Точно так же с продвижением вперед возрастает и выгода, указанная в п. 4.

Но относительно этих двух последних выгод следует отметить, что их влияние редко сказывается в ближайшем времени на борющихся вооруженных силах. Их влияние распространяется медленно, окольными путями, и потому ради них не стоит слишком сильно натягивать тетиву и ставить себя в опасное положение.

Пятое преимущество сказывается опять-таки лишь тогда, когда наступающий значительно продвинется вперед и конфигурация неприятельской страны дозволяет отрезать от нее несколько провинций, которые, подобно оторванным членам, обычно скоро отмирают.

По поводу выгод, указанных в пп. 6 и 7, можно с некоторою вероятностью предположить, что они будут возрастать в связи с нашим продвижением вперед, но об этом мы еще поговорим.

Перейдем теперь к причинам ослабления.

1. Вместе с успехом наступления в большинстве случаев умножается необходимость в осаде, штурме или блокаде крепостей. Одно это обстоятельство оказывает настолько сильное влияние на состояние вооруженных сил, что легко может уравновесить все выгоды. Правда, в последнее время начали блокировать крепости небольшими силами или даже ограничиваются мелкими отрядами для наблюдения за ними. К тому же противник также должен выделить гарнизоны для крепостей. Но тем не менее крепость — важный фактор обороны. Гарнизоны обычно лишь наполовину состоят из людей, взятых из действующей армии. Перед крепостью, расположенной вблизи наших линий сообщения, приходится оставлять силы, вдвое превышающие численность гарнизона, а при стремлении начать правильную осаду хотя бы[511] одной значительной крепости или при желании вынудить ее голодом к сдаче необходима небольшая армия.

2. Вторая причина — отсутствие предварительной организации театра войны в неприятельской стране — неизбежно нарастает в своей действенности с продвижением вперед; хотя причина эта и не отражается немедленно на состоянии вооруженных сил, но тем сильнее сказывается на них с течением времени.

Мы можем считать своей только ту часть территории противника, которая нами занимается, т.е. где мы оставили небольшие действующие отряды или расположили гарнизоны, — главнейшие города, этапы и т.д. Как ни скупо будут отмерены эти гарнизоны, все же выделение их значительно ослабит наши вооруженные силы. Но это еще не самое существенное.

У каждой армии имеются свои стратегические фланги; мы имеем в виду местность, которая тянется по обе стороны ее сообщении. В таком же положении находится и неприятельская армия; поэтому слабость этих флангов не столь заметна. Это имеет место, пока армия находится в собственной стране; но если мы окажемся на неприятельской территории, то слабость эта станет весьма чувствительной; при растянутых сообщениях, притом слабо или вовсе не прикрытых, самое незначительное покушение на них противника обещает известный успех, а такие покушения в неприятельской стране возможны повсюду{299}.

Чем дальше продвинемся мы, тем фланги{300} становятся длиннее и опасность увеличивается в возрастающей прогрессии; создать для них надежное прикрытие очень трудно, а растянутость и беззащитность сообщений являются главной причиной, порождающей дух предприимчивости у противника. Последствия же утраты сообщения в случае отступления могут оказаться серьезными.

Все это вместе взятое создает для армии с каждым ее шагом вперед все увеличивающееся бремя, и если у нее вначале не было исключительного превосходства, то размах ее планов постепенно суживается, ее ударная сила слабеет, и она в конце концов начинает испытывать беспокойство и неуверенность в своем положении.

3. Третья причина — отдаленность от источников, которые должны беспрерывно пополнять столь же беспрерывно тающие вооруженные силы. Армия, движущаяся на завоевание, подобна пламени в лампе; чем ниже становится уровень питающего ее масла, тем больше становится расстояние между пламенем и маслом, и пламя делается меньше, пока не погаснет совершенно.

Правда, богатство завоеванного края может в значительной мере уменьшить зло, но никогда не устранит его полностью; ведь многое возможно получить лишь из собственной страны, хотя бы, например, [512] людей. Далее, заготовки в неприятельской стране обычно не производятся с такою быстротой и надежностью, как в своей собственной, и внезапно возникшую потребность нельзя так скоро удовлетворить, а недоразумения и ошибки всякого рода не так легко выявить и исправить.

Если глава государства не самолично ведет армию, что случается все чаще, если он от нее находится на расстоянии, то возникает новое и значительное неудобство, заключающееся в потере времени на непрестанные запросы и донесения, так как даже и наиболее широкие полномочия не могут охватить всей обширной области деятельности полководца.

4. Изменения в политических отношениях. Если такие изменения, вызванные победой, направляются во вред победителю, то нарастание вражды к нему, по всей вероятности, будет пропорционально его победоносному продвижению вперед; та же зависимость сохранится и в случае перемены отношении в его пользу. В подобном случае все зависит от существующих политических связей, взаимоотношении, интересов, политических течений, от монархов, их министров, от фаворитов и любовниц и т.д. В общем можно лишь сказать, что когда терпит поражение большое государство, у которого есть мелкие союзники, то они обычно торопятся отречься от него, так что победитель с каждым нанесенным им ударом становится сильнее; но если побежденное государство невелико, то оно приобретает себе покровителей всего скорее тогда, когда опасность будет угрожать самому его существованию, и в этом случае другие государства, помогавшие расшатывать его, возможно, обратятся против победителя, чтобы воспрепятствовать окончательному уничтожению побежденного.

5. Рост неприятельского сопротивления. Бывает, что побежденный ошеломлен настолько, что под влиянием страха выпускает из своих рук оружие, а иногда бывает, что побежденного охватывает такой пароксизм воодушевления, что все берутся за оружие и сопротивление после первого поражения становится во много раз сильнее. Для того, чтобы предвидеть, что именно последует, надо учитывать характер народа и его правительства, природу страны и ее политические связи.

Одни только обстоятельства, указанные в двух последних пунктах, вносят нескончаемое разнообразие в планы, которые в том или другом случае составляются и должны быть составляемы. Поэтому случается, что один упускает счастье своею боязливостью или так называемыми методическими действиями, а другой вследствие необдумашюсти попадает в пучину гибели.

Не забудем еще и ослабления энергии, которое нередко проявляется у победителя, когда опасность удаляется, между тем как именно тогда требуются новые усилия, чтобы использовать победу. Окинув одним взглядом все эти различные и противоречивые начала, мы приходим к твердому убеждению, что использование победы и продвижение вперед при наступательной войне в большинстве случаев умаляют то превосходство сил, с которыми наступление было начато или которое было приобретено победой. [513]

Здесь невольно рождается вопрос: но если это так, то что же побуждает победителя стремиться по орбите своей победы и продолжать наступление? И можно ли еще называть это использованием победы? Не лучше ли было бы остановиться, пока еще вовсе не началось уменьшение достигнутого перевеса?

На это, конечно, следует ответить, что перевес сил является не целью, а средством. Цель же заключается или в том, чтобы сокрушить врага, или по меньшей мере в том, чтобы отнять у него часть его территории, чтобы извлечь из этого выгоду если не для данного состояния вооруженных сил, то для ведения войны и заключения мира. Даже когда мы намереваемся окончательно сокрушить врага, все же приходится мириться с тем, что каждый наш шаг вперед уменьшает наше превосходство; отсюда еще отнюдь не следует, что это превосходство превратится в нуль раньше, чем прекратится сопротивление противника; прекращение последнею может последовать и раньше. А если сокрушение противника возможно при том минимуме перевеса, который у нас еще остается, то было бы ошибкой не использовать его.

Итак, перевес, который имеется или приобретается на войне, является не целью, а только средством, которое следует использовать для достижения цели. Но надо знать пункт, до которого перевес простирается, дабы не перейти через него и не пожать позора вместо новых успехов.

Нам нет необходимости доказывать примерами, что стратегический перевес именно так исчерпывается в стратегическом наступлении; напротив, множество таких явлений и заставило нас искать их сокровенные причины. Только с появлением Бонапарта нам стали известны войны между цивилизованными пародами, в которых перевес непрерывно сохранялся до прекращения неприятельского сопротивления{301}. До Бонапарта всякая кампания заканчивалась тем, что победоносная армия старалась достигнуть такого пункта, на котором она могла бы удерживаться в состоянии равновесия с противником. По достижении этой точки победное шествие прекращалось, а иногда оказывалось необходимым даже отступление. Этот кульминационный пункт победы найдет свое место и в будущем во всех войнах, в которых сокрушение противника не сможет явиться целью военных действии, а войны такого рода и в будущем будут представлять большинство. Достижение поворотного пункта от наступления к обороне — естественная цель каждого конкретного плана кампании.

Переступив за указанный предел, мы не только будем напрасно напрягать наши силы, что не даст никаких дальнейших успехов, но будем расходовать их пагубно, вызывая реакцию, и притом такую, которая по не знающему исключений историческому опыту ведет к совершенно несоответственным по тяжести последствиям. Это явление так обычно и так естественно, что нам нет надобности обстоятельно излагать все его причины. Главнейшие из них во всех случаях: [514] во-первых, победитель не успел еще устроиться на завоеванной территории и, во-вторых, воздействие на армию резкого контраста между случившейся крупной неудачей и ожидаемыми новыми успехами. В подобных положениях особое значение получают силы морального порядка, подъем духа, доходящий до дерзости, у одной из сторон и уныние у другой. Поэтому при отступлении потери становятся больше, и вчерашний победитель обычно благодарит судьбу, если ему удастся отделаться одним лишь возвращением завоеванного без утраты части собственной территории.

Здесь нам надо устранить кажущееся противоречие.

Казалось бы, что до тех пор, пока наступление продолжается, перевес сил сохраняется на его стороне, а так как оборона, завершающая победный путь, является более сильной формой ведения войны, чем наступление, то невелика опасность, что наступающий, перейдя к обороне, неожиданно окажется слабейшей стороной. А между тем это так, и мы должны согласиться с историческим опытом, что наибольшая опасность поворота колеса фортуны рождается именно тогда, когда наступление ослабевает и переходит в оборону. Каковы же причины этого явления?

Превосходство, признанное нами за оборонительной формой ведения войны, основано на: а) использовании местности; б) обладании подготовленным театром войны; в) содействии населения; г) выгодах выжидания.

Ясно, что все эти начала не всегда налицо и не всегда в равной степени сохраняют свое значение, а потому не всегда одна оборона походит на другую и обладает одинаковым превосходством над наступлением. В особенности последнее относится к тем случаям, когда приходится обращаться к обороне после исчерпавшего себя наступления. Обычно театр войны принимает в этом случае форму треугольника, в выдающейся вершине которого расположена наступавшая армия. Тогда перешедший к обороне пользуется из всех нами перечисленных начал первым (использованием условий местности). Выгода от предварительной подготовки театра войны абсолютно отсутствует, деятельность населения направлена в отрицательную сторону, а выгоды от ожидания совершенно ничтожны; причину этого мы сейчас объясним.

Часто целые кампании не дают никаких результатов вследствие равновесия, существующего только в воображении. У той стороны, которой надлежало бы действовать, не хватает должной решимости. Именно в этом мы и усматривали преимущество выжидания. Но когда это равновесие нарушается наступательными действиями, затрагивающими интерес неприятеля, то последний вынуждается к ответному действию; нет больше оснований надеяться, чтобы он предавался по-прежнему праздной нерешительности. Притом оборона, организованная на неприятельской территории, носит значительно более вызывающий характер, чем оборона на своей собственной — ей, так сказать, привиты элементы наступления, чем, по существу, она ослаблена. Если Даун не беспокоил Фридриха II в Саксонии и Силезии, то в Богемии такое спокойствие с его стороны, конечно, не имело бы места. [515]

Итак, ясно, что оборона, вкрапленная в наступление, будет являться ослабленной в своих основных устоях и уже не выявит первоначально присущего ей превосходства.

Как ни одна оборонительная кампания не может состоять только из элементов обороны, так и кампания наступательная не состоит из элементов одного лишь наступления, так как помимо тех коротких промежуточных периодов, когда обе враждующие армии находятся в состоянии обороны, всякое наступление, которого не хватает для заключения мира, неизбежно заканчивается обороной{302}.

Таким-то образом сама оборона способствует ослаблению наступления. Это не праздное остроумие силлогизма; мы усматриваем главнейший минус наступления в том, что оно с течением времени переходит в безусловно невыгодную оборону.

Мы объяснили, каким путем постепенно уменьшается первоначальное различие в силе между наступательной и оборонительной формами ведения войны. Теперь покажем, как это различие может исчезнуть совершенно и как на короткое время эти формы ведения войны в отношении своей силы могут поменяться местами.

Для того, чтобы изложить нашу мысль более кратким образом, да будет нам позволено указать на одно явление природы. В мире материи каждая сила способна проявить свое действие лишь при условии достаточного для этого времени. Сила, которая способна остановить движущееся тело, им преодолевается, если она воздействует на него медленно и постепенно и если продолжительность воздействия недостаточна. Этот закон из области физической природы представляет точную аналогию с некоторыми проявлениями нашей внутренней жизни. Если что-нибудь придало нашим мыслям известное направление, то не всякая, хотя бы сама по себе и достаточная, причина в состоянии изменить его или задержать ход мыслей. Для этого необходимы время, покой и непрерывность воздействия на сознание. То же самое наблюдается и на войне. Если наш дух устремился вперед к какой-нибудь цели или обратился вспять к какой-либо спасительной гавани, то легко может случиться, что те основания, которые должны бы остановить нас в первом случае или побудить к деятельности во втором, не всегда будут ощущаться во всей их силе. А так как действие идет своим порядком, то увлекаемый движением человек, сам того не замечая, легко переходит границу равновесия и оказывается по ту сторону кульминационного пункта. Бывает даже, что наступающему, поддерживаемому моральными силами, хотя его физические силы и исчерпаны, все же легче двигаться вперед, чем остановиться, в этом случае он подобен лошади, которая тащит тяжесть в гору. Кажется, что [516] не впадая во внутреннее противоречие, мы достаточно обосновали сказанным то, что наступающий способен перешагнуть через тот пункт, остановившись на котором и перейдя к обороне, он мог бы рассчитывать на успех, т.е. на сохранение равновесия. Поэтому весьма важно, чтобы как наступающий, так и обороняющийся, составляя план кампании, правильно определили бы этот пункт, дабы первый из них не развивал операции свыше своих сил, так сказать, не влезал в долги, а второй смог бы догадаться о невыгодном положении противника и воспользоваться этим.

Теперь бросим взгляд назад на все то, что должен иметь в виду полководец при определении положения этого пункта, причем не забудем, что значимость важнейших факторов и направления, в котором они будут действовать, не только придется выводить, анализируя множество близких и отдаленных отношений и обстоятельств, но придется просто угадывать. Придется угадывать, окрепнет ли и уплотнится ли ядро неприятельской армии после первой ее неудачи или же оно рассыплется в прах, подобно графину из болонского стекла, когда на его поверхности сделана царапина. Придется угадывать, в какой степени парализует и ослабит воюющее государство противника перерыв некоторых линий сообщений и прекращение поступлений из тех или иных источников. Придется угадывать, свалится ли противник, изнемогая от жгучей боли полученной раны, или же, как раненый бык, придет в ярость. Наконец, необходимо угадать, какое чувство овладеет соседними державами — страх или негодование, и какие политические узы будут разорваны или закреплены. Все это, как и многое другое, полководец должен разгадать своей интуицией с такою же точностью, с какой хороший стрелок попадает в центр мишени. Нельзя не признать известного величия за таким актом человеческого разума. Наше суждение может уклониться с верной дороги по тысячам путей, расходящихся и скрещивающихся в различных направлениях. И если множество, запутанность и разнообразие вставших перед нами вопросов не смогут даже нас придавить, то над нами еще нависает ответственность и опасность.

Вот почему большинство полководцев охотнее останавливается задолго до предела, чем подходит к нему вплотную; и, наоборот, блестящая отвага и выдающаяся предприимчивость часто дают перелет и, таким образом, совершают непоправимый промах. Лишь тот, кто с малыми средствами совершает великое, действительно метко попадает в поставленную цель. [517]